Архив Bagira Individual
19.04.2007, 13:58
Анна Рейх - имя, под которым я пишу.
Хотелось начать собственное представление с метафорического описания побега от призраков прошлого...
Но объем рассказа более чем на 10 000 символов превысил допустимый лимит.
Так что начну с малого - с двух миниатюр, объединенных тем, что они выдержаны в стиле монолога-обращения:
Сжечь ассоциации.
«Сжечь ассоциации. Порвать кружева. Заглушить музыку» - твердишь и твердишь ты, а одержимый шепот рикошетом отскакивает от картин твоих воспоминаний. Ты уже многое не помнишь – события, заставившие тебя смеяться и плакать, заламывать руки в исступлении, кричать или же снова наполнять мир, окружающий тебя, твоим торжественным смехом – и это тебя пугает.
Тепло комнаты давит. Форточки открыты.
А ты куришь нарочито медленно и стряхиваешь пепел, не глядя, куда он падает.
Зачем ты смотришь в зеркало? Ты видишь горящие ярко алой помадой губы, болезненно белую кожу… и кружева – те белые кружева, которые ты надеваешь дома, слишком откровенные, чтобы показать их кому-либо, слишком белоснежно-невинные, чтобы признаться, что ты их носишь.
Тонкие нити твоих прошлых надежд и наслаждений сплели эти кружева и убедили тебя, что в белом ты прекрасна. Но ты не хочешь в это верить, а только смотришь на слишком яркий оттенок губной помады, на слишком тонкую сигарету в твоих слишком израненных пальцах и на кружева – слишком дерзкие, но слишком невинные.
Облако дыма делает отражение в зеркале мутным, создает вокруг тебя ореол покоя.
«Заглушить музыку!» - капризно думаешь ты, но не делаешь ничего, только смотришь хищным и презрительным взглядом на все окружающее тебя.
«Сжечь ассоциации!» - приказываешь ты, приказываешь настолько властно, что не можешь ослушаться, и шаг за шагом, удар за ударом, сухой щекой за вчерашней слезой – забываешь. Ты ходишь по квартире, собираешь вещи в сумку – те вещи, которые вызывают ассоциации. Завтра ты их сожжешь, а потом вернешься домой и напьешься в одиночестве, потому что тебе станет так противно от самой себя, от той бездуховности, которая так тебе стала нравиться. В этой бездуховности нет ни порока, ни греха, нет того, чтобы могли осудить самые ярые блюстители нравственности, - но в ней нет ничего.
Горькая пустота.
Ты заполнишь эту пустоту белым вином, потому что ты его любишь, и снова посмотришь в зеркало, в котором увидишь себя в белых кружевах. Клеймом на твоем лице будет обжигать взгляд красная помада. И ты также будешь курить и повторять про себя: «Порвать кружева!» И ты их порвешь, точно так же, как заглушишь музыку и сожжешь ассоциации.
Но это будет завтра, а сейчас у тебя впереди целая ночь. Целая ночь для того, чтобы вспомнить те самые ночи, которые не забывать больно, но стирать их со страниц прожитой жизни еще больнее.
Стемнело стремительно – ты просто не смотрела в окно.
Не нужно включать свет, он откроет твоему взору забытые в твоей квартире вещи, которые ты хочешь сжечь.
Не выключай музыку – стой в центре комнаты и танцуй. Пока не наступило Завтра, пока ты не отреклась от своих прошлых клятв, пока ты не стерла воспоминания – танцуй с ними. Твои движения будут плавными, ты будешь похожа на волну, легко бьющуюся о берег и сливающуюся с другими волнами. Слушай немецкую речь – она так мелодична. Смотри в зеркало – любуйся белыми кружевами, это белье придает твоей коже особый оттенок. Или это луна смотрит в окно?
Лучи луны окружат тебя, они тоже будут танцевать вокруг: танцевать с дымом сигарет и благовоний. А ты будешь проводить руками по лицу и размазывать помаду, пачкать кружева.
Этой бы ночи добавить грязи, чтобы горечь, беснующаяся в твоей груди, могла с ней танцевать. Но не думай об этом. Ты подумаешь об этом завтра, когда будешь сжигать ассоциации.
Пока же танцуй, моя принцесса! Ты теперь снова моя: своя собственная. Своя собственная принцесса и больше ничья.
И ныне, и присно и во веки веков.
01 апреля 2007 года
Bagira Individual (Анна Рейх)
Не ангелы.
Ты никогда не была ангелом. Никогда твои тонкие пальцы не касались стройной арфы, увитой плющом скромности и добродетели. Твои мысли слишком грузны и низменны – сплетения рук и тел нарушают органичность возвышенного духа, окаймленных небесным кружевом крыльев и строгость одеяний, сотканных из облаков нитями горных рек.
Твои губы никогда не целовали изысканность псалмов. Твой томный голос искусно способен передать любую грань чувственности, но ему не под силу тонкой кистью, оставляющей черно-серые лишенные шоколадной приторности полосы, вывести по холщевой ткани притягательность аскетизма. Зальцбургской марионеткой ты танцуешь в театре теней под немецкую речь дуэтов Баха.
Ты умеешь идти только вперед. Как направляемая жаждой идешь к источнику, но не воды, а наслаждения. Твоя полночь пропитана несмываемой кислотой дешевого вина и забытыми именами. Твою душу греет показная нежность неровных строчек прощальных записок на ресторанных салфетках. Твоя кожа чище бриллиантовых искр воспетых звезд, а играющая полуулыбка пахнет восточными мотивами, сгоревшими ночами и сигаретным дымом.
Ты встречаешь рассвет, тщеславно глядя в глаза солнцу, сонно потягивающемуся и лениво восходящему. Усталые реки помнят повелительно-страстный взгляд Кармен и сапфирово-синий шелк твоей одежды. Подобно царственному мертвенно-бледному диску вчерашней луны, показывая себя всю, ты медленно и тихо убываешь. В последнем апрельском пятом часу вечера ты нашла меня, окруженную горячим ароматом зеленого чая и жасмина. На пожелтевших от времени страницах чьей-то поэзии сомкнулись наши руки.
Это было вчера, а сегодня я умею пить солоно-кислый сок твоих проснувшихся чувств и задевать неясностью болотно-зеленого взгляда самые недра твой беззащитной души. Лаская монументальную красоту, достойную древнегреческих статуй, с вечным утекающим временем я оставляю память о некогда Любивших меня, но всего лишь возлюбленных мною. Оживляя свои мысли, поклоняясь языческим богам, я жду дождя, смывающего тебя и радужную палитру жестоких будней.
Мы умеем провожать закаты громкими скандалами, уносимыми водосточными трубами. Кирпичные пятиэтажки согреты разбитой посудой и телефонными разговорами, приносящими взаимные проклятия. Ты умеешь прорывать платины своими наигранно-фальшивыми слезами и опадать стеклянным порохом от моего дуновения, гасящего свечи. Старинные подсвечники так и остаются в окружении недопитых бокалов сливового вина на насыщенно-алой скатерти, а за окном шумят поезда. Они везут на север России людей, незнающих о существовании двух не-ангелов, умеющих летать необузданно смело и красиво – неукротимо и неумолимо вниз.
А городские мостовые уносят карету моих мыслей в драгоценный металл девятнадцатого века – туда, где живут родные души. В отсутствии футуризма меркнет фальшь и ложь пренебрежения наших глаз. Классические строки учат бесчувствию дней и ночей, которые озарены лишь холодом открытых окон, в которые робко заглядываешь ты. А я не оценю твоего нового мира, идеального и утопического. Как всегда, рунами я напишу тебе письмо, в котором не будет слова «Прощай!» Лишь одной просьбой будет обогрета бумага.
Не становись ради меня ангелом – я все равно невольно обломаю тебе крылья… потому что червленое серебро моей кожи никогда не было украшено пусть даже опаленными и порванными в клочья, но некогда спасительными невинно-белоснежными, крыльями низвергнутого павшего ангела. Рубиновым цветом в моих зрачках пляшут черти – они подобострастно кланяются и целуют копыта. Я не ангел, ma petite – даже больше…
26 декабря 2006 года
Bagira Individual (Анна Рейх)
Хотелось начать собственное представление с метафорического описания побега от призраков прошлого...
Но объем рассказа более чем на 10 000 символов превысил допустимый лимит.
Так что начну с малого - с двух миниатюр, объединенных тем, что они выдержаны в стиле монолога-обращения:
Сжечь ассоциации.
«Сжечь ассоциации. Порвать кружева. Заглушить музыку» - твердишь и твердишь ты, а одержимый шепот рикошетом отскакивает от картин твоих воспоминаний. Ты уже многое не помнишь – события, заставившие тебя смеяться и плакать, заламывать руки в исступлении, кричать или же снова наполнять мир, окружающий тебя, твоим торжественным смехом – и это тебя пугает.
Тепло комнаты давит. Форточки открыты.
А ты куришь нарочито медленно и стряхиваешь пепел, не глядя, куда он падает.
Зачем ты смотришь в зеркало? Ты видишь горящие ярко алой помадой губы, болезненно белую кожу… и кружева – те белые кружева, которые ты надеваешь дома, слишком откровенные, чтобы показать их кому-либо, слишком белоснежно-невинные, чтобы признаться, что ты их носишь.
Тонкие нити твоих прошлых надежд и наслаждений сплели эти кружева и убедили тебя, что в белом ты прекрасна. Но ты не хочешь в это верить, а только смотришь на слишком яркий оттенок губной помады, на слишком тонкую сигарету в твоих слишком израненных пальцах и на кружева – слишком дерзкие, но слишком невинные.
Облако дыма делает отражение в зеркале мутным, создает вокруг тебя ореол покоя.
«Заглушить музыку!» - капризно думаешь ты, но не делаешь ничего, только смотришь хищным и презрительным взглядом на все окружающее тебя.
«Сжечь ассоциации!» - приказываешь ты, приказываешь настолько властно, что не можешь ослушаться, и шаг за шагом, удар за ударом, сухой щекой за вчерашней слезой – забываешь. Ты ходишь по квартире, собираешь вещи в сумку – те вещи, которые вызывают ассоциации. Завтра ты их сожжешь, а потом вернешься домой и напьешься в одиночестве, потому что тебе станет так противно от самой себя, от той бездуховности, которая так тебе стала нравиться. В этой бездуховности нет ни порока, ни греха, нет того, чтобы могли осудить самые ярые блюстители нравственности, - но в ней нет ничего.
Горькая пустота.
Ты заполнишь эту пустоту белым вином, потому что ты его любишь, и снова посмотришь в зеркало, в котором увидишь себя в белых кружевах. Клеймом на твоем лице будет обжигать взгляд красная помада. И ты также будешь курить и повторять про себя: «Порвать кружева!» И ты их порвешь, точно так же, как заглушишь музыку и сожжешь ассоциации.
Но это будет завтра, а сейчас у тебя впереди целая ночь. Целая ночь для того, чтобы вспомнить те самые ночи, которые не забывать больно, но стирать их со страниц прожитой жизни еще больнее.
Стемнело стремительно – ты просто не смотрела в окно.
Не нужно включать свет, он откроет твоему взору забытые в твоей квартире вещи, которые ты хочешь сжечь.
Не выключай музыку – стой в центре комнаты и танцуй. Пока не наступило Завтра, пока ты не отреклась от своих прошлых клятв, пока ты не стерла воспоминания – танцуй с ними. Твои движения будут плавными, ты будешь похожа на волну, легко бьющуюся о берег и сливающуюся с другими волнами. Слушай немецкую речь – она так мелодична. Смотри в зеркало – любуйся белыми кружевами, это белье придает твоей коже особый оттенок. Или это луна смотрит в окно?
Лучи луны окружат тебя, они тоже будут танцевать вокруг: танцевать с дымом сигарет и благовоний. А ты будешь проводить руками по лицу и размазывать помаду, пачкать кружева.
Этой бы ночи добавить грязи, чтобы горечь, беснующаяся в твоей груди, могла с ней танцевать. Но не думай об этом. Ты подумаешь об этом завтра, когда будешь сжигать ассоциации.
Пока же танцуй, моя принцесса! Ты теперь снова моя: своя собственная. Своя собственная принцесса и больше ничья.
И ныне, и присно и во веки веков.
01 апреля 2007 года
Bagira Individual (Анна Рейх)
Не ангелы.
Ты никогда не была ангелом. Никогда твои тонкие пальцы не касались стройной арфы, увитой плющом скромности и добродетели. Твои мысли слишком грузны и низменны – сплетения рук и тел нарушают органичность возвышенного духа, окаймленных небесным кружевом крыльев и строгость одеяний, сотканных из облаков нитями горных рек.
Твои губы никогда не целовали изысканность псалмов. Твой томный голос искусно способен передать любую грань чувственности, но ему не под силу тонкой кистью, оставляющей черно-серые лишенные шоколадной приторности полосы, вывести по холщевой ткани притягательность аскетизма. Зальцбургской марионеткой ты танцуешь в театре теней под немецкую речь дуэтов Баха.
Ты умеешь идти только вперед. Как направляемая жаждой идешь к источнику, но не воды, а наслаждения. Твоя полночь пропитана несмываемой кислотой дешевого вина и забытыми именами. Твою душу греет показная нежность неровных строчек прощальных записок на ресторанных салфетках. Твоя кожа чище бриллиантовых искр воспетых звезд, а играющая полуулыбка пахнет восточными мотивами, сгоревшими ночами и сигаретным дымом.
Ты встречаешь рассвет, тщеславно глядя в глаза солнцу, сонно потягивающемуся и лениво восходящему. Усталые реки помнят повелительно-страстный взгляд Кармен и сапфирово-синий шелк твоей одежды. Подобно царственному мертвенно-бледному диску вчерашней луны, показывая себя всю, ты медленно и тихо убываешь. В последнем апрельском пятом часу вечера ты нашла меня, окруженную горячим ароматом зеленого чая и жасмина. На пожелтевших от времени страницах чьей-то поэзии сомкнулись наши руки.
Это было вчера, а сегодня я умею пить солоно-кислый сок твоих проснувшихся чувств и задевать неясностью болотно-зеленого взгляда самые недра твой беззащитной души. Лаская монументальную красоту, достойную древнегреческих статуй, с вечным утекающим временем я оставляю память о некогда Любивших меня, но всего лишь возлюбленных мною. Оживляя свои мысли, поклоняясь языческим богам, я жду дождя, смывающего тебя и радужную палитру жестоких будней.
Мы умеем провожать закаты громкими скандалами, уносимыми водосточными трубами. Кирпичные пятиэтажки согреты разбитой посудой и телефонными разговорами, приносящими взаимные проклятия. Ты умеешь прорывать платины своими наигранно-фальшивыми слезами и опадать стеклянным порохом от моего дуновения, гасящего свечи. Старинные подсвечники так и остаются в окружении недопитых бокалов сливового вина на насыщенно-алой скатерти, а за окном шумят поезда. Они везут на север России людей, незнающих о существовании двух не-ангелов, умеющих летать необузданно смело и красиво – неукротимо и неумолимо вниз.
А городские мостовые уносят карету моих мыслей в драгоценный металл девятнадцатого века – туда, где живут родные души. В отсутствии футуризма меркнет фальшь и ложь пренебрежения наших глаз. Классические строки учат бесчувствию дней и ночей, которые озарены лишь холодом открытых окон, в которые робко заглядываешь ты. А я не оценю твоего нового мира, идеального и утопического. Как всегда, рунами я напишу тебе письмо, в котором не будет слова «Прощай!» Лишь одной просьбой будет обогрета бумага.
Не становись ради меня ангелом – я все равно невольно обломаю тебе крылья… потому что червленое серебро моей кожи никогда не было украшено пусть даже опаленными и порванными в клочья, но некогда спасительными невинно-белоснежными, крыльями низвергнутого павшего ангела. Рубиновым цветом в моих зрачках пляшут черти – они подобострастно кланяются и целуют копыта. Я не ангел, ma petite – даже больше…
26 декабря 2006 года
Bagira Individual (Анна Рейх)